Бихевиоризм как наука о поведении. Наука о поведении Что будем делать с полученным материалом

В системе наук психологии должно быть отведено совершенно особое место, и вот по каким причинам.

Во-первых, это наука о самом сложном, что пока известно человечеству. Ведь психика - это "свойство высокоорганизованной материи". Если же иметь в виду психику человека, то к словам "высокоорганизованная материя" нужно прибавить слово "самая": ведь мозг человека - это самая высокоорганизованная материя, известная нам.

Во-вторых, психология находится в особом положении потому, что в ней как бы сливаются объект и субъект познания.

Задачи психологии несоизмеримо сложнее задач любой другой науки, ибо только в ней мысль совершает поворот на себя. Только в ней научное сознание человека становится его научным самосознанием.

Наконец, в-третьих, особенность психологии заключается в ее уникальных практических следствиях.

Практические результаты от развития психологии должны стать не только несоизмеримо значительнее результатов любой другой науки, но и качественно другими. Ведь познать нечто - значит овладеть этим "нечто", научиться им управлять.

Научиться управлять своими психическими процессами, функциями, способностями - задача, конечно, более грандиозная, чем, например, освоение космоса. При этом надо особенно подчеркнуть, что, познавая себя, человек будет себя изменять.

Психология уже сейчас накопила много фактов, показывающих, как новое знание человека о себе делает его другим: меняет его отношения, цели, его состояния и переживания. Если же снова перейти к масштабу всего человечества, то можно сказать, что психология - это наука, не только познающая, но и конструирующая, созидающая человека.

И хотя это мнение не является сейчас общепринятым, в последнее время все громче звучат голоса, призывающие осмыслить эту особенность психологии, которая делает ее наукой особого типа.

Психология - очень молодая наука. Это более или менее понятно: можно сказать, что, как и у вышеупомянутого подростка, должен был пройти период становления духовных сил человечества, чтобы они стали предметом научной рефлексии. Официальное оформление научная психология получила немногим более 100 лет назад, а именно в 1879 г.: в этом году немецкий психолог В. Вундт открыл в г. Лейпциге первую лабораторию экспериментальной психологии.

Во втором десятилетии нашего века в психологии произошло очень важное событие, названное "революцией в психологии". Оно было соизмеримо с началом той самой новой психологии В. Вундта.

В научной печати выступил американский психолог Дж. Уотсон, который заявил, что нужно пересмотреть вопрос о предмете психологии. Психология должна заниматься не явлениями сознания, а поведением . Направление получило название "бихевиоризм" (от англ. behaviour - поведение). Публикация Дж. Уотсона "Психология с точки зрения бихевиориста" относится к 1913 г., этим годом и датируется начало новой эпохи в психологии.

Какие основания были у Дж. Уотсона для его заявления? Первое основание - это соображения здравого смысла, те самые, которые привели и нас к выводу, что психолог должен заниматься поведением человека.

Второе основание - запросы практики. К этому времени психология сознания дискредитировала себя. Лабораторная психология занималась проблемами, никому не нужными и не интересными, кроме самих психологов. В то же время жизнь заявляла о себе, особенно в США. Это была эпоха бурного развития экономики. "Городское население растет с каждым годом <...> - писал Дж. Уотсон. - Жизнь становится все сложнее и сложнее <...> Если мы хотим когда-либо научиться жить совместно <...> то мы должны <...> заняться изучением современной психологии".

И третье основание: Уотсон считал, что психология должна стать естественнонаучной дисциплиной и должна ввести научный объективный метод .

Вопрос о методе был одним из главных для нового направления, я бы сказала даже основным: именно из-за несостоятельности метода интроспекции отвергалась идея изучения сознания вообще. Предметом науки может быть только то, что доступно внешнему наблюдению, т. е. факты поведения. Их можно наблюдать из внешней позиции, по поводу них можно добиться согласия нескольких наблюдателей. В то же время факты сознания доступны только самому переживающему субъекту, и доказать их достоверность невозможно.

Итак, третьим основанием для смены ориентации психологии было требование естественнонаучного, объективного метода.

Каково же было отношение бихевиористов к сознанию ? Практически это уже ясно, хотя можно ответить на этот вопрос словами Дж. Уотсона: "Бихевиорист... ни в чем не находит доказательства существования потока сознания, столь убедительно описанного Джемсом, он считает доказанным только наличие постоянно расширяющегося потока поведения"

Ответить можно так: Дж. Уотсон отрицал существование сознания как представитель научной психологии . Он утверждал, что сознание не существует для психологии . Как ученый-психолог, он не позволял себе думать иначе. То, чем должна заниматься психология, требует доказательств существования, а такие доказательства получает только то, что доступно внешнему наблюдению.

Новые идеи часто появляются в науке в напряженной и несколько загрубленной форме. Это естественно, так как они должны пробить себе дорогу через идеи, которые господствуют в настоящий момент.

В отрицании Дж. Уотсона существования сознания и выразилась такая "грубая сила" идей, которые он отстаивал. Надо заметить, что в отрицании сознания был главный смысл бихевиоризма и в этом же пункте он в дальнейшем не выдержал критики.

Итак, до сих пор мы говорили о заявлениях и отрицаниях. Какова же была положительная теоретическая программа бихевиористов и как они ее реализовали? Ведь они должны были показать, как следует изучать поведение.

Дело все в том, что естественнонаучная материалистическая традиция, которую вводил бихевиоризм в психологию, требовала причинных объяснений . А что значит причинно объяснить какое-либо действие человека? Для Дж. Уотсона ответ был ясен: это значит найти внешнее воздействие, которое его вызвало. Нет ни одного действия человека, за которым не стояла бы причина в виде внешнего агента. Для обозначения последнего он использует понятие стимула и предлагает следующую знаменитую формулу: S - R (стимул - реакция).

"... Бихевиорист ни на одну минуту не может допустить, чтобы какая-нибудь из человеческих реакций не могла быть описана в этих терминах", - пишет Дж. Уотсон.

Затем он делает следующий шаг: объявляет отношение S - R единицей поведения и ставит перед психологией следующие ближайшие задачи:

· выявить и описать типы реакций;

· исследовать процесс их образования;

· изучить законы их комбинаций, т. е. образования сложного поведения.

В качестве общих окончательных задач психологии он намечает следующие две: прийти к тому, чтобы по ситуации (стимулу) предсказывать поведение (реакцию) человека и, наоборот, по реакции заключать о вызвавшем ее стимуле , т. е. по 5 предсказывать R , а по R заключать об S .

Между прочим, здесь напрашивается параллель с В. Вундтом. Ведь он также начал с выявления единиц (сознания), поставил задачу описать свойства этих единиц, дать их классификацию, изучить законы их связывания и образования в комплексы. Таким же путем идет и Дж. Уотсон. Только он выделяет единицы поведения, а не сознания и намеревается собирать из этих единиц всю картину поведения человека, а не его внутреннего мира.

В качестве примеров Дж. Уотсон сначала приводит действительно элементарные реакции: поднесите быстро руку к глазам - и вы получите мигательную реакцию; рассыпьте в воздухе толченый перец - и последует чихание. Но затем он делает смелый шаг и предлагает представить себе в качестве стимула новый закон, который вводится правительством и который, предположим, что-то запрещает. И вот, бихевиорист, по мнению Уотсона, должен уметь ответить, какая последует общественная реакция на этот закон. Он признается, что бихевиористам придется работать долгие и долгие годы, чтобы уметь отвечать на подобные вопросы.

Нужно сказать, что в каждой теории есть разные составные части. Например, есть постулаты - нечто вроде аксиом; есть более или менее доказанные положения; наконец, есть утверждения, основанные на одной вере. В число последних обычно входит убеждение, что данная теория может распространиться на широкую сферу действительности. Как раз такие элементы веры заключены в заявлении Дж. Уотсона о том, что бихевиористы смогут объяснить с помощью связки S - R все поведение человека и даже общества.

Дж. Уотсона считал, что психолог должен уметь проследить жизнь человека от колыбели до смерти.

"До смерти", по-видимому, не была прослежена 6ихевиористами жизнь ни одного человека, а вот к "колыбели" Дж. Уотсон обратился. Он обосновал свою лабораторию в доме ребенка и исследовал новорожденных детей и младенцев.

Один из вопросов, который его интересовал, был следующий: какие эмоциональные реакции врожденны у человека и какие нет? Например, на что появляется страх у новорожденного ребенка? Этот вопрос особенно интересовал Дж. Уотсона, поскольку, согласно его замечанию, жизнь взрослых полна страхов.

Важными заслугами бихевиоризма явились следующие. Во-первых, он внес в психологию сильный материалистический дух, благодаря ему психология была повернута на естественнонаучный путь развития. Во-вторых, он ввел объективный метод - метод, основанный на регистрации и анализе внешне наблюдаемых фактов, процессов, событий. Благодаря этому нововведению в психологии получили бурное развитие инструментальные приемы исследования психических процессов. Далее, чрезвычайно расширился класс исследуемых объектов; стало интенсивно изучаться поведение животных, доречевых младенцев и т. п. Наконец, в работах бихевиористкого направления были значительно продвинуты отдельные разделы психологии, в частности проблемы научения, образования навыков и др.

Во втором десятилетии XX века, менее чем через 40 лет после того, как Вильгельм Вундт формально основал психологию, наука пережила момент коренного пересмотра своих основ. Психологи больше не превозносили возможности интроспекции, сомневались в существовании психических элементов и не соглашались с тем, что психология должна оставаться чистой наукой. Психологи-функционалисты переписывали правила, используя психологию в том виде, в котором она вряд ли могла быть принята в Лейпциге или Корнелле.

Движение функционализма было не столько революционным, сколько эволюционным. Функционалисты не стремились намеренно изничтожать положения Вундта и Титченера. Вместо этого они внесли в него некоторые коррективы - что-то добавили здесь, что-то подправили там, - и вот с течением времени возникла новая форма психологии. Это была скорее тихая перестройка изнутри, а не мощная атака извне. Лидеры функционалистов были не настолько амбициозны, чтобы добиваться официального признания. Свою роль они видели не столько в разрушении прошлого, сколько в построении нового на основе старого. Поэтому переход от структурализма к функционализму в самый момент своего осуществления не был очевиден.

Такова была ситуация в области психологии в США во втором десятилетии XX века: развивался функционализм, но структурализм все еще удерживал свои сильные, хотя уже не исключительные позиции.

В 1913 году обе позиции были опротестованы. Это было намеренное и запланированное нападение, тотальная война против обеих точек зрения. Автор этой акции не хотел никаких модификаций прошлого, никаких компромиссов с ним.

Новое течение получило название бихевиоризма* , а его лидером стал тридцатипятилетний психолог Джон Б. Уотсон. Всего за десять лет до этого Уотсон получил степень доктора философии в Чикагском университете. В те времена - в 1903 году - Чикаго был центром функциональной психологии, то есть одного из течений, которое Уотсон вознамерился сокрушить.

Основные положения бихевиоризма Уотсона были просты, смелы и прямы. Он призывал научную психологию заниматься только наблюдаемым поведением, которое можно объективно описать в терминах «стимул-реакция». Позднее психология Уотсона отвергнет все концепции и термины, касающиеся процесса мышления. Такие слова, как «образ», «разум», «сознание», которые традиционно использовались еще со времен ранней философии, - для науки о поведении потеряли всякий смысл.

Уотсон особенно упорствовал в опровержении концепции сознания. Он говорил, что еще никто и никогда «не видел, не трогал, не нюхал, не пробовал на зуб и двигал» сознания. Сознание – «это не более чем научное допущение, столь же недоступное для опытной проверки, как старое понятие "души"» (Watson & McDougall. 1929. P. 14). Методы интроспекции, которые предполагают существование сознательных процессов, оказались, таким образом, совершенно неуместными и не имеющими отношения к науке о поведении.

Основные идеи движения бихевиоризма не были порождены Уотсоном - они развивались в психологии и биологии в течение многих лет. Уотсон, как и все основатели учений, развил идеи и положения, которые соответствовали интеллектуальному <духу времени>. Здесь мы рассмотрим те основные силы, которые Уотсон столь успешно свел воедино, чтобы сформировать новую систему психологии: 1) философские традиции объективизма и механицизма; 2) зоопсихологию; 3) функциональную психологию.

Настойчивое требование Уотсона большей объективности в психологии для 1913 года не было чем-то необычным. Такой подход имел длинную предысторию, восходившую к Декарту, попытки которого объяснить функционирование организма человека на основе простых механических представлений были первыми шагами на пути к большей объективности. Наиболее важной фигурой в истории объективизма был французский философ Опост Конт (1798-1857), основатель учения, получившего название позитивизма* и ставившего во главу угла только позитивное знание (факты), истинность которых не вызывает сомнений. Согласно Конту, единственно истинным знанием является знание, социальное по своей природе и объективно наблюдаемое. Эти критерии совершенно исключают из рассмотрения интроспекцию, зависящую от личного, индивидуального сознания и не являющуюся объективно наблюдаемой.

В первые годы XX века «духом времени» в науке был именно позитивизм. Уотсон редко обсуждал положения позитивизма - как, впрочем, и большинство американских психологов того времени, - но все они «действовали, как позитивисты, даже если отказывались навешивать ярлыки» (Logue. 1985Ь. Р. 149) Таким образом, к тому времени, когда Уотсон начал работать над бихевиоризмом, объективистские, материалистические и механистические влияния были достаточно сильны. Их воздействие было настолько существенным, что неизбежно привело к появлению нового вида психологии, в которой не упоминалась ни душа, ни сознание, ни разум, - психологии, которая принимала во внимание только то, что можно увидеть, услышать или потрогать. Неизбежным результатом этого подхода стало появление науки о поведении, рассматривающей людей как некие машины.

Наименование параметра	Значение
Тема статьи:	Наука о поведении
Рубрика (тематическая категория)	Психология

Во втором десятилетии XX века, менее чем через 40 лет после того, как Вильгельм Вундт формально основал психологию, наука пережила момент коренного пересмотра своих основ. Психологи больше не превозносили возможности интроспекции, сомневались в существовании психических элементов и не соглашались с тем, что психология должна оставаться чистой наукой. Психологи–функционалисты переписывали правила, используя психологию в том виде, в котором она вряд ли могла быть принята в Лейпциге или Корнелле.

Движение функционализма было не столько революционным, сколько эволюционным. Функционалисты не стремились намеренно изничтожать положения Вундта и Титченера. Вместо этого они внесли в него некоторые коррективы – что–то добавили здесь, что–то подправили там, – и вот с течением времени возникла новая форма психологии. Это была скорее тихая перестройка изнутри, а не мощная атака извне. Лидеры функционалистов были не настолько амбициозны, чтобы добиваться официального признания. Свою роль они видели не столько в разрушении прошлого, сколько в построении нового на базе старого. Поэтому переход от структурализма к функционализму в самый момент своего осуществления не был очевиден.

Такова была ситуация в сфере психологии в США во втором десятилетии XX века˸ развивался функционализм, но структурализм все ещё удерживал свои сильные, хотя уже не исключительные позиции.

В 1913 году обе позиции были опротестованы. Это было намеренное и запланированное нападение, тотальная война против обеих точек зрения. Автор этой акции не хотел никаких модификаций прошлого, никаких компромиссов с ним.

Новое течение получило название бихевиоризма* , а ᴇᴦο лидером стал тридцатипятилетний психолог Джон Б. Уотсон. Всего за десять лет до этого Уотсон получил степень доктора философии в Чикагском университете. В те времена – в 1903 году – Чикаго был центром функциональной психологии, то есть одного из течений, которое Уотсон вознамерился сокрушить.

Основные положения бихевиоризма Уотсона были просты, смелы и прямы. Он призывал научную психологию заниматься только наблюдаемым поведением, которое можно объективно описать в терминах ʼʼстимул–реакцияʼʼ. Позднее психология Уотсона отвергнет все концепции и термины, касающиеся процесса мышления. Такие слова, как ʼʼобразʼʼ, ʼʼразумʼʼ, ʼʼсознаниеʼʼ, которые традиционно использовались ещё со времен ранней философии, – для науки о поведении потеряли всякий смысл.

Уотсон особенно упорствовал в опровержении концепции сознания. Он говорил, что ещё никто и никогда ʼʼне видел, не трогал, не нюхал, не пробовал на зуб и двигалʼʼ сознания. Сознание – ʼʼэто не более чем научное допущение, столь же недоступное для опытной проверки, как старое понятие "души"ʼʼ (Watson & McDougall. 1929. P. 14). Методы интроспекции, которые предполагают существование сознательных процессов, оказались, таким образом, совершенно неуместными и не имеющими отношения к науке о поведении.

Наука о поведении - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Наука о поведении" 2015, 2017-2018.

- Лекция 4 ПСИХОЛОГИЯ КАК НАУКА О ПОВЕДЕНИИ

ФАКТЫ ПОВЕДЕНИЯ. БИХЕВИОРИЗМ И ЕГО ОТНОШЕНИЕ К СОЗНАНИЮ; ТРЕБОВАНИЯ ОБЪЕКТИВНОГО МЕТОДА. ПРОГРАММА БИХЕВИОРИЗМА; ОСНОВНАЯ ЕДИНИЦА ПОВЕДЕНИЯ; ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ; ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГРАММА. ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ БИХЕВИОРИЗМА. ЕГО ЗАСЛУГИ И НЕДОСТАТКИ Мы переходим... .

- Классический бихевиоризм как наука о поведении

Разочарование в интроспективной теории сознания, успехи эволюционной биологии, попытки использовать объективный метод при изучении поведения животных и человека привели к созданию на рубеже XIX - XX вв. так называемой поведенческой психологии, бихевиоризма - науки о... .

- Классический бихевиоризм как наука о поведении

Разочарование в интроспективной теории сознания, успехи эволюционной биологии, попытки использовать объективный метод при изучении поведения животных и человека привели к созданию на рубеже XIX - XX вв. так называемой поведенческой психологии, бихевиоризма - науки о... .

- Бихевиоризм как наука о поведении

Развитие экономики и социальных отношений в ХХ веке, расширение областей человеческой деятельности привело к постановке новых задач как в технической, так и в научной сфере. Как известно, в ХІХ веке под психологией понималась наука о сознании. Однако ни структурализм, ни... .

- III этап (середина XIX в. – середина XX в.) – психология как наука о поведении

- III этап (середина XIX в. – середина XX в.) – психология как наука о поведении.

С 60-х гг. XIX в. начался новый период развития психологической науки. В это время возникает много разных «психологий» со своими принципами и языком; первоначально они с трудом взаимодействовали, чаще всего существуя в противопоставлении друг другу (на современном этапе эти... .

Гиппенрейтер Ю.Б.
ВВЕДЕНИЕ В ОБЩУЮ ПСИХОЛОГИЮ, М., 1996
Раздел I
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПСИХОЛОГИИ. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ПРЕДМЕТЕ ПСИХОЛОГИИ

Лекция 4
ПСИХОЛОГИЯ КАК НАУКА О ПОВЕДЕНИИ

Мы переходим к следующему крупному этапу в развитии психологии. Он ознаменовался тем, что в психологию были введены совершенно новые факты - факты поведения.

Что же имеют в виду, когда говорят о фактах поведения, и чем они отличаются от уже известных нам явлений сознания? В каком смысле можно говорить, что это разные области фактов (а некоторыми психологами они даже противопоставлялись)?

По сложившейся в психологии традиции под поведением понимают внешние проявления психической деятельности человека. И в этом отношении поведение противопоставляется сознанию как совокупности внутренних, субъективно переживаемых процессов. Иными словами, факты поведения и факты сознания разводят по методу их выявления. Поведение происходит во внешнем мире и обнаруживается путем внешнего наблюдения, а процессы сознания протекают внутри субъекта и обнаруживаются путем самонаблюдения.

Нам нужно теперь более пристально присмотреться к тому, что называют поведением человека. Это нужно сделать по нескольким основаниям. Во-первых, чтобы проверить наше интуитивное убеждение, что поведение должно стать объектом изучения психологии. Во-вторых, чтобы охватить возможно более широкий круг явлений, относимых к поведению, и дать их предварительную классификацию. В-третьих, для того, чтобы дать психологическую характеристику фактов поведения. Давайте поступим так же, как и при первоначальном знакомстве с явлениями сознания, - обратимся к анализу конкретных примеров.

Я разберу с вами два отрывка из произведений Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, больших мастеров художественного описания и поведения людей и их психологического мира в целом.

Первый отрывок взят из романа «Война и мир». В нем описывается первый бал Наташи Ростовой. Вы помните, наверное, то смешанное чувство робости и счастья, с которым Наташа приезжает на свой первый бал. Откровенно говоря, я собиралась использовать этот отрывок раньше, когда искала описания состояний сознания. Однако в нем оказалось и нечто большее.

«Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица «...» у ней была одна мысль: «Неужели так никто и не подойдет ко мне, неужели я не буду танцевать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины» «...» Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.

Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee, Ростова молодая, пригласите ее,- сказал он.

Где? - спросил Волконский «...»

Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в лицо князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.

Позвольте вас познакомить с моей дочерью,- сказала графиня краснея.

Я имею удовольствие быть знакомым «...» - сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном «.,.» подходя к Наташе и занося руку, чтоб обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил ей тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой».

Итак, мы действительно сталкиваемся здесь с внутренними переживаниями Наташи : она с нетерпением ждет приглашение на танец, в то же время ею начинает овладевать отчаяние; она в своем воображении уже представила, как хорошо и весело с ней будет танцевать, и это еще больше усиливает ее чувства досады и обиды, она чувствует себя одинокой и никому не нужной, а после приглашения на танец - переполняется счастьем.

Но что еще мы находим в этом небольшом отрывке, помимо описаний внутренних состояний мыслей и чувств Наташи?

А еще мы читаем, что Наташа стояла, опустив свои тоненькие руки, сдерживая дыхание, глядя испуганными, блестящими глазами перед собой.

Когда Дж. Уотсон (о котором мы будем говорить подробнее позже) заявил, что психология должна заниматься не явлениями сознания, а фактами поведения, т. е. тем, что имеет внешнее выражение, а следовательно, в конечном счете движениями мышц и деятельностью желез, то первый, кто возразил ему, был Э. Титченер. Он сказал: «Все, что не может быть передано в терминах сознания, не есть психологическое». Например, телесные реакции относятся к области не психологии, а физиологии.

Насколько был прав Дж. Уотсон, мы обсудим немного позже. А сейчас разберем, насколько был прав Э. Титченер (а в его лице и вся психология Сознания) в этом своем упреке Уотсону. Конечно, дыхание - физиологический процесс, и блеск глаз определяется вегетативными процессами, и «готовые слезы» - результат усиленной деятельности слезных желез, и походка князя Андрея - не что иное, как «локомоторная функция» его организма. Но: посмотрите, как все эти физиологические реакции, процессы, функции «говорят» психологическим языком!

Сдерживаемое дыхание, взгляд прямо перед собой выдает не только волнение Наташи, но и старание овладеть собой, не выдать своего состояния, как этого требовали правила хорошего тона. Больше того, мы узнаем, что и волнения Наташи, и борьба с ними были прочитаны князем Андреем по тем же внешним признакам. А это уже, простите, совсем не физиология.

А сам князь Андрей? Несколько скудных, но точных штрихов сообщают нам о нем очень многое. Он с «веселым выражением лица» направляется к Ростовым. Заметьте, не напряженной походкой и не на подгибающихся ногах, а с «веселым выражением лица»! Этот штрих сразу показывает нам уверенность князя, легкость, с которой он чувствует себя в свете, доброжелательную готовность помочь Наташе. В его учтивом и низком поклоне сквозит смесь галантности и, пожалуй, легкой игры, впрочем заметной только ему одному. И наконец, этот последний жест князя - он заносит руку прежде, чем договорил приглашение, - тоже говорит о многом.

Еще раз спросим себя: имеют ли все эти внешние проявления важное психологическое значение?

Несомненно! Они одновременно и неотъемлемая сторона внутреннего состояния; и непосредственное выражение характера человека, его опыта и его отношений; и предмет собственного контроля; и средства общения между людьми - язык, говорящий часто гораздо больше, чем можно сообщить с помощью слов.

Представим на минуту, что люди полностью утратили интонации, мимику, жесты. Что они начали говорить «деревянными» голосами, двигаться наподобие роботов перестали улыбаться, краснеть, хмурить брови. Психолог в мире таких людей потерял бы большую часть своих фактов.

Но обратимся ко второму примеру. Это отрывок из романа ф. М. Достоевского «Игрок».

Дело происходит за границей на водах, в Швейцарии, куда прибывает русская помещица, богатая московская барыня 75 лет. Там же находятся ее родственники, которые с нетерпением ждут телеграммы о ее кончине, чтобы получить наследство. Вместо телеграммы прибывает она сама, полная жизни и энергии. Правда, она парализована, и ее уже несколько лет катают в коляске, но умирать она не собирается, а приехала посмотреть сама, что происходит в ее шумном семействе.

Между прочим, бабушка, или «la baboulinka», как ее называют на французский манер, заинтересовывается рулеткой и просит отвезти ее в игорный дом. Там она некоторое время наблюдает за игрой и просит объяснить систему ставок и выигрышей. Ей, в частности, объясняют, что если ставят на zero и выходит zero, то платят в тридцать пять раз больше.

«- Как в тридцать пять раз, и часто выходит? Что ж они, дураки, не ставят?

Тридцать шесть шансов против, бабушка.

Вот вздор!.. Она вынула из кармана туго набитый кошелек и взяла из него фридрихсдор.- На, поставь сейчас на zero.

Бабушка, zero только что вышел «...» стало быть теперь долго не выйдет. Вы много проставите; подождите хоть немного.

Ну, врешь, ставь!

Извольте, но он до вечера, может быть, не выйдет, вы до тысячи проставите, это случалось.

Ну, вздор, вздор! Волков бояться - в лес не ходить. Что? проиграл? Ставь еще!

Проиграли и второй фридрихсдор; поставили третий. Бабушка едва сидела на месте, она так и впилась горящими глазами в прыгающий... шарик. Проиграли и третий. Бабушка из себя выходила, на месте ей не сиделось, даже кулаком стукнула по столу, когда крупер провозгласил «trente six» вместо ожидаемого zero.

Эк ведь его!- сердилась бабушка, - да скоро ли этот зеришка проклятый выйдет? Жива не хочу быть, а уж досижу до zero «...» Алексей Иванович, ставь два золотых за раз! «...»

Бабушка!

Ставь, ставь! Не твои,

Я поставил два фридрихсдора. Шарик долго летал по колесу, наконец стал прыгать по зазубринам. Бабушка замерла и стиснула мою руку, и вдруг - хлоп!

- Zero,- провозгласил крупье.

Видишь, видишь! - быстро обернулась ко мне бабушка, вся сияющая и довольная.- Я ведь сказала, сказала тебе! «...» Ну, сколько же я теперь получу? Что же не выдают?..

Делайте вашу ставку, господа - «...» возглашал крупер...

Господи! Опоздали! Сейчас завертят! Ставь, ставь! - захлопотала бабушка, - да не мешкай, скорее, - выходила она из себя, толкая меня изо всех сил.

Да куда ставить-то, бабушка?

На zero, на zero! Опять на zero! Ставь как можно больше! «...» «...» Еще! еще! еще! ставь еще! - кричала бабушка. Я уже не противоречил и, пожимая плечами, поставил еще двенадцать фридрихсдоров. Колесо вертелось долго. Бабушка просто дрожала, следя за колесом. «Да неужто она и в самом деле думает опять zero выиграть?» - подумал я, смотря на нее с удивлением. Решительное убеждение в выигрыше сияло на лице ее...

Zero! -крикнул крупер.

Что!!! - с неистовым торжеством обратилась ко мне бабушка.

Я сам был игрок; я почувствовал это в ту самую минуту. У меня руки-ноги дрожали, в голову ударило «...»

На этот раз бабушка уже не звала Потапыча «...» Она даже не толкалась и не дрожала снаружи. Она, если можно так выразиться, дрожала изнутри. Вся на чем-то сосредоточилась, так и прицелилась...».

В этом ярком отрывке уже нет ни одного слова о состояниях сознания. Богатый, психологически насыщенный образ бабушки раскрывается Ф. М. Достоевским с помощью показа исключительно ее поведения.

Здесь уже знакомые нам «горящие глаза», которыми бабушка впивается в прыгающий шарик, и отдельные жесты и движения: она стискивает руку своего попутчика, толкает его изо всех сил, бьет кулаком по столу.

Но главное - это действия бабушки. Именно они раскрывают нам ее характер. Мы видим своевольную, и в то же время по-детски наивную старую женщину: «Что ж они, дураки, не ставят?» - непосредственно реагирует она на объяснение, и потом уже никакие советы и доводы на нее не действуют. Это эмоциональная, яркая натура, легко зажигающаяся, упорная в своих желаниях: «Жива не хочу быть, а уж досижу до zero!» Она легко впадает в рискованный азарт, помните: «Она даже... не дрожала снаружи. Она... дрожала изнутри». Начав с одной монеты, она ставит в конце игры тысячи.

В целом образ бабушки оставляет впечатление широкой русской натуры, искренней, прямой, очень эмоциональной. Этот образ одновременно и очаровывает и взбадривает читателя. И всего этого автор достигает показом только одного - поведения своей героини.

Итак, ответим на один из поставленных ранее вопросов: что такое факты поведения?

Это,
во-первых, все внешние проявления физиологических процессов , связанных с состоянием, деятельностью, общением людей, - поза, мимика, интонации, взгляды, блеск глаз, покраснение, побледнение, дрожь, прерывистое или сдерживаемое дыхание, мышечное напряжение и др.;
во-вторых, отдельные движения и жесты такие как поклон, кивок, подталкивание, сжимание руки стук кулаком «.т.п..,
в-третьих, действия как более крупные акты поведения, имеющие определенный смысл , в наших примерах - просьба Пьера, приглашение князя на танец, приказы бабушки: «Ставь на zero».
Наконец, это поступки - еще более крупные акты поведения, которые имеют, как правило, общественное, или социальное, звучание и связаны с нормами поведения, отношениями, самооценкой и т. д.

В последнем примере бабушка совершает поступок, начав играть в рулетку, и играть азартно. Кстати, на следующий день она совершает еще один поступок: возвращается в игорный зал и проигрывает все свое состояние, лишая средств к жизни и себя, и своих нетерпеливых наследников.

Итак, внешние телесные реакции, жесты, движения, действия, поступки - вот перечень явлений, относимых к поведению. Все они объекты психологического интереса, поскольку непосредственно отражают субъективные состояния содержания сознания, свойства личности.

Вот к каким выводам приводит рассмотрение фактической стороны дела. А теперь вернемся к развитию науки.

Во втором десятилетии нашего века в психологии произошло очень важное событие, названное «революцией в психологии». Оно было соизмеримо с началом той самой новой психологии В. Вундта.

В научной печати выступил американский психолог Дж. Уотсон , который заявил, что нужно пересмотреть вопрос о предмете психологии. Психология должна заниматься не явлениями сознания, а поведением. Направление получило название «бихевиоризм» (от англ. behaviour - поведение). Публикация Дж. Уотсона «Психология с точки зрения бихевиориста» относится к 1913 г., этим годом и датируется начало новой эпохи в психологии.

Какие основания были у Дж. Уотсона для его заявления?

Первое основание - это соображения здравого смысла, те самые, которые привели и нас к выводу, что психолог должен заниматься поведением человека.

Второе основание - запросы практики. К этому времени психология сознания дискредитировала себя. Лабораторная психология занималась проблемами, никому ненужными и неинтересными, кроме самих психологов. В то же время жизнь заявляла о себе, особенно в США. Это была эпоха бурного развития экономики. «Городское население растет c каждым годом «...» - писал Дж.Уотсон.- Жизнь становится все сложнее и сложнее «...» Если мы хотим когда-либо научиться жить совместно «...»то мы должны «...» заняться изучением современной психологии».

Третье основание: Уотсон считал, что психология должна стать естественнонаучной дисциплиной и должна ввести научный объективный метод.

Вопрос о методе был одним из главных для нового направления, я бы сказала даже основным: именно из-за несостоятельности метода интроспекции отвергалась идея изучения сознания вообще. Предметом науки может быть только то, что доступно внешнему наблюдению, т. е. факты поведения. Их можно наблюдать из внешней позиции, по поводу них можно добиться согласия нескольких наблюдателей. В то же время факты сознания доступны только самому переживающему субъекту, и доказать их достоверность невозможно.

Итак, третьим основанием для смены ориентации психологии было требование естественнонаучного, объективного метода.

Каково же было отношение бихевиористов к сознанию") Практически это уже ясно, хотя можно ответить на этот вопрос словами Дж. Уотсона: «Бихевиорист... ни в чем не находит доказательства существования потока сознания, столь убедительно описанного Джемсом, он считает доказанным только наличие постоянно расширяющегося потока поведения».

Как понять эти слова Уотсона? Действительно ли он считал, что сознания нет? Ведь, по его же словам В. Джемс «убедительно описал» поток сознания. Ответить можно так: Дж. Уотсон отрицал существование сознания как представитель научной психологии. Он утверждал, что сознание не существует для психологии. Как ученый-психолог, он не позволял себе думать иначе.То, чем должна заниматься психология, требует доказательств существования, а такие доказательства получает только то, что доступно внешнему наблюдению.

Новые идеи часто появляются в науке в напряженной и несколько загрубленной форме. Это естественно, так как они должны пробить себе дорогу через идеи, которые господствуют в настоящий момент.

В отрицании Дж. Уотсоном существования сознания выразилась такая «грубая сила» идей, которые он отстаивал. Надо заметить, что в отрицании сознания был главный смысл бихевиоризма и в этом же пункте он в дальнейшем не выдержал критики.

Итак, до сих пор мы говорили о заявлениях и отрицаниях. Какова же была положительная теоретическая программа бихевиористов и как они ее реализовали? Ведь они должны были показать, как следует изучать поведение.

Сегодня мы задавали себе вопрос: «Что такое поведение?» - и отвечали на него по-житейски. Дж. Уотсон отвечает на него в научных понятиях: «Это - система реакций». Таким образом, он вводит очень важное понятие «реакция». Откуда оно взялось, и какой смысл имело?

Дело все в том, что естественнонаучная материалистическая традиция, которую вводил бихевиоризм в психологию, требовала причинных объяснений. А что значит причинно объяснить какое-либо действие человека? Для Дж. Уотсона ответ был ясен: это значит найти внешнее воздействие, которое его вызвало . Нет ни одного действия человека, за которым не стояла бы причина в виде внешнего агента. Для обозначения последнего он использует понятие стимула и предлагает следующую знаменитую формулу: S - R (стимул - реакция).

«... Бихевиорист ни на одну минуту не может допустить, чтобы какая-нибудь из человеческих реакций не могла быть описана в этих терминах»,- пишет Дж. Уотсон.

Затем он делает следующий шаг: объявляет отношение S-R единицей поведения и ставит перед психологией следующие ближайшие задачи: выявить и описать типы реакций; исследовать процесс их образования; - изучить законы их комбинаций, т. е. образования сложного поведения.

В качестве общих окончательных задач психологии он намечает следующие две: прийти к тому, чтобы по ситуации (стимулу) предсказывать поведение (реакцию) человека и, наоборот, по реакции заключать о вызвавшем ее стимуле, т.е. по S предсказывать R, а по R заключать об S.

Между прочим, здесь напрашивается параллель с В. Вундтом. Ведь он также начал с выявления единиц (сознания), поставил задачу описать свойства этих единиц, дать их классификацию, изучить законы их связывания и образования в комплексы. Таким же путем идет и Дж. Уотсон. Только он выделяет единицы поведения, а не сознания и намеревается собирать из этих единиц всю картину поведения человека, а не его внутреннего мира.

В качестве примеров Дж.Уотсон сначала приводит действительно элементарные реакции: поднесите быстро руку к глазам - и вы получите мигательную реакцию; рассыпьте в воздухе толченый перец - и последует чихание. Но затем он делает смелый шаг и предлагает представить себе в качестве стимула новый закон, который вводится правительством и который, предположим, что-то запрещает. И вот, бихевиорист, по мнению Уотсона, должен уметь ответить, какая последует общественная реакция на этот закон. Он признается, что бихевиористам придется работать долгие и долгие годы, чтобы уметь отвечать на подобные вопросы.

Нужно сказать, что в каждой теории есть разные составные части. Например, есть постулаты - нечто вроде аксиом; есть более или менее доказанные положения; наконец, есть утверждения, основанные на одной вере. В число последних обычно входит убеждение, что данная теория может распространиться на широкую сферу действительности. Как раз такие элементы веры заключены в заявлении Дж. Уотсона о том, что бихевиористы смогут объяснить с помощью связки S-R все поведение человека и даже общества.

Рассмотрим сначала, как реализовалась программа в ее теоретической части.

Дж.Уотсон начинает с описания типов реакций. Он выделяет прежде всего реакции врожденные и приобретенные.

Обращаясь к изучению новорожденных детей, Уотсон составляет список врожденных реакций. Среди них такие, как чихание, икание, сосание, улыбка, плач, движения туловища, конечностей, голову и разные другие.

Как же расширяется, поток активности, по каким законам приобретаются новые, не врожденные реакции? Здесь Уотсон обращается к работам И. П. Павлова и Б. М. Бехтерева, как раз незадолго до того опубликованным. В них содержалось описание механизмов возникновения условных, или, как они назывались в то время, «сочетательных», рефлексов. Дж. Уотсон принимает концепцию условных рефлексов в качестве естественнонаучной базы психологической теории. Он говорит, что все новые реакции приобретаются путем обусловливания.

Вспомним схему образования условного рефлекса. Безусловный стимул (S\б) вызывает безусловную реакцию (Р\б). Если безусловному стимулу предшествует действие нейтрального условного стимула (S\у), то через некоторое количество сочетаний нейтрального и безусловного стимулов действие безусловного стимула оказывается ненужным: безусловную реакцию начинает вызывать условный стимул.

Например, мать гладит ребенка, и у него на лице появляется улыбка. Прикосновение к коже - безусловный стимул, улыбка на прикосновение - безусловная реакция. Каждый раз перед прикосновением появляется лицо матери. Теперь достаточно одного вида матери, чтобы последовала улыбка ребенка.

А как же образуются сложные реакции? По Уотсону - путем образования комплексов безусловных реакций.

Предположим, имеется такая ситуация: первый безусловный стимул вызвал первую безусловную реакцию, второй - вторую, третий - третью. А потом все безусловные стимулы заменили на один условный стимул (А). В результате условный стимул вызывает сложный комплекс реакций.

Все человеческие действия и есть, по мнению Дж. Уотсона, сложные цепи, или комплексы, реакций. Если вдуматься в это его утверждение, то станет ясно, что оно абсолютно неверно. В действительности из приведенной схемы невозможно понять, как появляются новые действия человека: ведь организм по концепции Дж. Уотсона располагает только арсеналом безусловных реакций.

Один современный математик-кибернетик, М. М. Бонгардт, на этот счет замечает, что никакие раздражители и никакие их сочетания никогда бы не привели по схеме образования условных реакций, например, к тому, чтобы собака научилась ходить на задних лапах.

И в самом деле, безусловной реакцией на свет может быть мигание, на звук - вздрагивание, на пищевой раздражитель - выделение слюны. Но никакое сочетание (цепь или комплекс) подобных безусловных реакций не даст хождения на задних лапах. Эта схема не выдерживает никакой критики.

Теперь об экспериментальной программе Дж. Уотсона. Он считал, что психолог должен уметь проследить жизнь человека от колыбели до смерти.

«До смерти», по-видимому, не была прослежена бихевиористами жизнь ни одного человека, а вот к «колыбели» Дж. Уотсон обратился. Он обосновал свою лабораторию в доме ребенка и исследовал, как я уже говорила, новорожденных детей и младенцев.

Один из вопросов, который его интересовал, был следующий: какие эмоциональные реакции врожденны у человека и какие нет? Например, на что появляется страх у новорожденного ребенка? Этот вопрос особенно интересовал Дж. Уотсона, поскольку, согласно его замечанию, жизнь взрослых полна страхов.

Не знаю, действительно ли страшно было жить в те годы в Америке, но Дж. Уотсон приводит на этот счет целый перечень примеров: знакомого мужчину, который бледнеет при виде пушки; женщину, которая впадает в истерику, когда в комнату влетает летучая мышь; ребенка, который буквально парализуется страхом при виде механической игрушки. «Что же все эти страхи: врожденны или нет?» - задает себе вопрос Уотсон.

Чтобы ответить на него, он проводит в доме младенца следующие эксперименты.

Ребенок лежит на матрасике, и Уотсон неожиданно выдергивает из-под него этот матрасик. Ребенок раздражается криком, несмотря на то, что утешительница-соска находится у него во рту. Итак, потеря опоры - первый стимул, который вызывает безусловную реакцию страха.

Следующая проба: около кроватки навешивается железный брусок, по которому экспериментатор, Уотсон, бьет изо всех сил молотком. У ребенка прерывается дыхание, он резко всхлипывает и затем разражается криком. Таким образом, на громкий неожиданный звук следует та же реакция испуга. Вот два безусловных стимула, которые вызывают реакцию страха, других же таких стимулов Уотсон не находит.

Он перебирает разные «стимулы», например устраивает перед ребенком на железном подносе костер - никакого страха! Ребенку показывают кролика - он тянется к нему ручками. Но может быть есть врожденный страх перед мышами? Пускают вблизи ребенка белую мышку - не боится.

Может быть, кролика и мышки ребенок не боится потому, что они пушистые, приятные? Дают ему в руки лягушку - с удовольствием ее исследует!

У многих животных есть врожденный ужас перед змеями. Дают ребенку змееныша (неядовитого, конечно) - никакого страха; опять интерес и удовольствие! Подводят большую собаку, голова которой размером чуть ли не со всего ребенка, - он очень добродушно тянется к ней. Итак, никаких страхов.

Но Дж. Уотсон продолжает свои опыты, с целью показать, как образуются все эти страхи, которые одолевают взрослых.

Сидит ребенок, играет в кубики. Экспериментатор помещает стальной брусок сзади него. Сначала показывают ребенку кролика - тот тянется к нему. Как только ребенок прикасается к кролику, Уотсон резко бьет молотком по бруску. Ребенок вздрагивает и начинает плакать. Кролика убирают, дают кубики, ребенок успокаивается.

Снова вынимают кролика. Ребенок протягивает к нему руку, но не сразу, а с некоторой опаской. Как только он прикасается к кролику, экспериментатор снова бьет молотком по бруску. Снова плач, снова успокаивают. Снова извлекают кролика - и тут происходит нечто интересное: ребенок приходит в беспокойство от одного вида кролика; он поспешно отползает от него. По мнению Уотсона, появилась условная реакция страха.

В заключение Дж. Уотсон показывает, как можно излечить ребенка нажитого страха.

Он сажает за стол голодного ребенка, который уже очень боится кролика, и дает ему есть. Как только ребенок прикасается к еде, ему показывают кролика, но только очень издалека, через открытую дверь из другой комнаты, - ребенок продолжает есть. В следующий раз показывают кролика, также во время еды, немного ближе. Через несколько дней ребенок уже ест с кроликом на коленях.

Надо сказать, что бихевиористы экспериментировали в основном на животных. Они это делали не потому, что их интересовали животные сами по себе, а потому, что животные, с их точки зрения, обладают большим преимуществом: они «чистые» объекты, так как к их поведению не примешивается сознание. Получаемые же результаты они смело переносили на человека.

Например, обсуждая проблемы полового воспитания ребенка, Дж. Уотсон обращается к экспериментам на крысах.

Эти эксперименты состояли в следующем. Брался длинный ящик в один конец отсаживался самец, в другой - самка, а посередине на полу были протянуты провода с током. Чтобы попасть к самке, самец должен был пробежать по проводам. В экспериментах мерили, какую силу тока он выдержит и побежит, а перед какой отступит. А потом сделали наоборот: отсадили самку и стали смотреть, какую силу тока преодолеет она. Оказалось, что самки бежали при токе большей силы. На основе этого маленького «урока биологии» Дж. Уотсон предостерегает матерей от ошибочного мнения, что их девочки не интересуются мальчиками.

Скажу несколько слов о дальнейшем развитии бихевиоризма. Довольно скоро стала обнаруживаться чрезвычайная ограниченность схемы S - R для объяснения поведения: как правило, «S» и «R» находятся в таких сложных и многообразных отношениях, что непосредственную связь между ними проследить не удается. Один из представителей позднего бихевиоризма Э. Толмен ввел в эту схему существенную поправку. Он предложил поместить между S и R среднее звено, или «промежуточные переменные» (V), в результате чего схема приобрела вид: S-V-R. Под «промежуточными переменными» Э. Толмен понимал внутренние процессы, которые опосредствуют действие стимула, т. е. влияют на внешнее поведение. К ним отнес такие образования, как «цели», «намерения», «гипотезы», «познавательные карты» (образы ситуаций) и т. п. Хотя промежуточные переменные были функциональными эквивалентами сознания, вводились они как «конструкты», о которых следует судить исключительно по свойствам поведения.

Например, о наличии цели у животного, согласно Э. Толмену, можно говорить в том случае, если животное: во-первых, обнаруживает поисковую активность, пока не получит определенный объект; во-вторых, при получении объекта прекращает активность; в-третьих, при повторных пробах находит к объекту путь быстрее. Итак, по перечисленным признакам можно сказать, что получение данного объекта составляло намерение, или цель, животного. Признаки же эти есть не что иное, как свойства поведения, а к сознанию обращаться нет никакой необходимости.

Новый шаг в развитии бихевиоризма составили исследования особого типа условных реакций (наряду с «классическими», т. е. павловскими), которые получили название инструментальных (Э. Торндайк , 1898) или оперантных (Б. Скиннер , 1938).

Явление инструментального, или оперантного , обусловливания состоит в том, что если подкрепляется какое-либо действие индивида, то оно фиксируется и затем воспроизводится с большими легкостью и постоянством.

Например, если лай собаки регулярно подкреплять кусочком колбасы, то очень скоро она начинает лаять, «выпрашивая» колбасу.

Прием этот давно знаком дрессировщикам, а также практически освоен воспитателями. В необихевиоризме же он впервые стал предметом экспериментально-теоретических исследований. Согласно теории бихевиоризма, классическое и оперантное обусловливания являются универсальными механизмами научения, общими для животных и человека. При этом процесс научения представлялся как происходящий вполне автоматически: подкрепление приводит буквально к «закреплению» в нервной системе связей и успешных реакций независимо от воли, желания или какой-либо другой активности субъекта. Отсюда бихевиористы делали далеко идущие выводы о том, что с помощью стимулов и подкреплений можно «лепить» любое поведение человека, «манипулировать» им, что поведение человека жестко детерминировано, что он в какой-то мере раб внешних обстоятельств и собственного прошлого опыта.

Все эти выводы в конечном счете были следствиями игнорирования сознания. «Неприкасаемость» к сознанию оставалась основным требованием бихевиоризма на всех этапах его развития.

Надо сказать, что это требование рухнуло под влиянием жизни. Американский психолог Р. Хольт в 60-х гг. нашего века опубликовал статью под названием «Образы: возвращение из изгнания», в которой он, рассматривая возможность появления в условиях космического полета иллюзий восприятия, писал: «...на практичных людей едва ли произведут впечатление суждения о том, что образы не заслуживают изучения, поскольку это «менталистские феномены» и их нельзя экспериментально исследовать на животных... теперь наш национальный престиж может зависеть также от наших знаний о тех условиях, которые вызывают галлюцинации».

Таким образом, даже в американской психологии, т. е. на родине бихевиоризма, в последние десятилетия была понята необходимость возвращения к сознанию, и это возвращение состоялось.

Несколько заключительных слов о бихевиоризме.
Важными заслугами бихевиоризма явились следующие.

Во-первых, он внес в психологию сильный материалистический дух , благодаря ему психология была повернута на естественнонаучный путь развития.

Во-вторых, он ввел объективный метод - метод, основанный на регистрации и анализе внешне наблюдаемых фактов, процессов, событий. Благодаря этому нововведению в психологии получили бурное развитие инструментальные приемы исследования психических процессов. Далее, чрезвычайно расширился класс исследуемых объектов; стало интенсивно изучаться поведение животных, доречевых младенцев и т. п. Наконец, в работах бихевиористкого направления были значительно продвинуты отдельные разделы психологии, в частности проблемы научения, образования навыков и др.

Но основной недостаток бихевиоризма , как я уже подчеркивала, состоял в недоучете сложности психической деятельности человека, сближении психики животных и человека, игнорировании процессов сознания, высших форм научения, творчества, самоопределения личности и т. п.

НАУКА О ПОВЕДЕНИИ: РУССКИЙ ПУТЬ

М.Г. ЯРОШЕВСКИЙ

Данная работа выполнена при поддержке Государственного Гуманитарного научного фонда. Код 950617474.

В середине прошлого века на русской почве стали пробиваться первые побеги новой науки. Тогда она еще не получила свое ставшее впоследствии знаменитым имя. Еще не проступили признаки, придавшие ей "лица необщее выражение ". Тем не менее они уже стали научной явью и, прочерчиваясь все более отчетливо, изменили в следующем столетии общий строй знаний о превратностях и смысле общения живых существ с миром, где им "приказано выжить ". Для этого особого общения, отличного от других форм бытия живых субстратов в их среде, в конце концов был найден собственный термин "поведение ". Это слово давно бытовало в русском языке по меньшей мере с пушкинских времен. Но значение и прочность научного термина оно приобрело в начале ХХ в., после того как запечатлело драматизм поисков и открытий особой исследовательской области, отличной от нейрофизиологии, с одной стороны, и от психологии сознания с другой. Поведение как категория научного мышления было творением русского ума. Приобрело же оно всесветную популярность вскоре после стремительной экспансии американской версии о нем, известной под именем бихевиоризма. Эта версия, отличная от пионерских идей русских исследователей, была тем не менее вдохновлена и подготовлена ими. Различие версий имело социокультурные корни.

Особый путь, который проделала наука о поведении в России, определялся запросами духовной жизни страны в период великих реформ, исполненных острых коллизий борьбы за ее обновление. Но каковы бы ни были социокультурные силы, движущие творчеством людей науки, вектор движения изначально задан объективной логикой ее развития. Появившаяся в России "завязь " идей была подготовлена всем ходом развития мировой естественнонаучной мысли. Первый эскиз учения о поведении как особой форме существования организма,

данной в понятиях, не редуцируемых ни к физиологическим, ни к психологическим, наметил И.М.Сеченов. Сеченовский поворот в неизведанном направлении стал возможен благодаря революционным событиям, которые сотрясали в середине прошлого века в различных странах в каждой по своему общий фронт научных знаний о жизни. Наиболее крупные события были связаны с триумфом эволюционного учения Ч. Дарвина, успехами немецкой физикохимической школы, изгнанием витализма из биологии, а также разработкой К. Бернаром учения о механизмах саморегуляции внутренней среды организма.

Общий стиль биологического мышления менялся по всем параметрам. Новое понимание детерминизма покончило с двухвековым диктатом "царицы наук " механики и ввело новые способы причинного анализа феноменов жизни, ее целесообразности и активности. Были изгнаны мифологемы, относившие эти реальнейшие ее свойства за счет особых витальных сил (которые, все "объясняя ", сами в объяснении не нуждаются).

Вместе с тем в системе знаний об организме обнажились белые пятна, незримые для "оптики " категориального аппарата прежней эпохи. Это создавало внутреннюю мотивацию для естествоиспытателей, вдохновленных перспективой освоения неизведанных "материков " на развернувшейся перед ними карте живой природы. Исторически сложилось так, что наименее освоенным новой системнодетерминистской мыслью оказалась особая нераздельная целостность, своего рода монада: предметно ориентированные активные действия единичного тела во внешней среде.

Ч. Дарвин открыл законы трансформации великого древа жизни. На эти законы указывало само название его главной книги: "Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь " (1859). Объектом объяснения являлись виды или породы. Конечно, индивид, или экземпляр породы, также подпадал под действие этих законов. Однако механизмы собственно индивидуального поведения являлись другой темой, на постижение которой Ч. Дарвин не претендовал.

Что касается непреходящих заслуг К. Бернара, то к ним следует отнести открытие принципа саморегуляции постоянства внутренней среды организма, ее самосохранения вопреки непрерывно угрожающим ее стабильности влияниям. В подобном постоянстве, поддерживаемом автоматически (и потому не нуждающемся в постоянном контроле со стороны сознания), К. Бернар усматривал условие свободной жизни в среде внешней. Объясняя саморегуляцию внутренней среды, К. Бернар, таким образом, не претендовал на объяснение детерминант поведения организма в среде внешней. Иначе говоря, так же, как и в случае с Ч. Дарвином, целостный организм оставался объектом, закономерности жизнедеятельности которого не получали причинного объяснения. Он выступал либо в контексте эволюционной теории как экземпляр вида, либо в контексте учения о стабильности внутренней среды (в дальнейшем обозначенного термином "гомеостаз ").

Правда, имелось еще одно на сей раз в Германии направление, которое в отличие от направлений, развивавшихся Ч. Дарвином и К. Бернаром, претендовало на детерминистское объяснение всего организма в его нераздельности с физикохимической средой. Оно основывалось на идеях о том, что живое тело вовлечено во всеобщий круговорот энергии, и трактовало его (тело) как физикохимический субстрат, где царит молекулярное начало. Различие между средой внешней и внутренней вообще не проводилось. Но тогда и проблема взаимоотношений между организмом и противостоящим ему окружением утрачивала смысл.

Такова была ситуация в мировой науке, где глубинные преобразования по всему фронту знаний о жизни оставляли незатронутой одну из важнейших ее сфер, а именно сферу прямых действий единичного целостного (нерасчленимого на тело и душу) организма в кругу его непосредственных контактов с миром. Завоевание этой сферы стало историческим достоянием российской науки. Если Германия дала миру учение о физикохимических основах жизни, Англия о законах эволюции, Франция о гомеостазе, то Россия о поведении.

Категория поведения сформировалась в духовной атмосфере этой страны и придала самобытность пути, на котором русской мыслью были прочерчены идеи, обогатившие мировую науку. Эта категория, в свою очередь, была подготовлена прежними свершениями. Английская мысль внесла идею адаптации к среде внешней, как задаче, непрерывно решаемой организмом, французская мысль идею саморегуляции процессов в этом организме, немецкая принцип естественного хода жизни, свободного от внеприродных витальных сил. К разряду этих сил многовековая традиция относила психические. В новое время эта же традиция утвердила в западном мире ставшее аподиктическим убеждение в том, что субстратом психических сил служит индивидуальное сознание. Первые шаги на пути к его научному исследованию были предприняты благодаря успехам физиологии органов чувств. Их продукты ощущения и восприятия оказались в ряду феноменов, подчиненных числу, мере, закону. Эксперименты ставились над телесными "придатками " организма. Наблюдаемые же при этом эффекты извлекались из доказаний сознания субъекта, которое мыслилось имеющим особое внетелесное "измерение ". Сознание и тело выступали в этом случае как разные, хотя и нераздельные, но самостийные и по бытию, и по познаваемости сущности. Утверждаясь в западных странах в позиции отдельной дисциплины, психология отстаивала свои притязания на независимость апелляцией к тому, что ни одна наука, кроме нее, не занята столь дорогим для субъекта как ничто другое внутренним миром его сознания (души). Она и утвердилась в глазах всех наук как наука об индивидуальном сознании.

В России сложилась иная идейная ситуация, чем на Западе. После великих реформ Александра 11 в стране, рвавшейся из крепостного рабства, крепло влияние "антропологического принципа ", отстаивавшего целостность человеческой личности, нераздельность в ней духовного и телесного, личности, способной в силу этого на реальное действие, изменяющее как сложившийся порядок вещей, так и собственную судьбу.

С этим соединялась, в противовес западному индивидуализму (с его упором на внутренний мир отдельного субъекта как единственный предмет

сознания), идея служения передовой русской интеллигенции ("новых людей ") интересам обездоленного народа, требующая преодолеть самоупор на Я с его атрибутами. Это отражалось и в теоретических поисках решений, направленных против дуализма души и тела, а также индивидуалистической картины сознания. Лидером данного направления выступил И.М. Сеченов. Впоследствии его назвали отцом русской физиологии. Но он стал также отцом русской науки о поведении. Концепция И.М. Сеченова неоднократно давала повод (вплоть до наших времен) усматривать смысл его дела в аннигиляции духовных начал в жизни личности, в сведении процессов сознания к нейродинамике ("рефлексам головного мозга "). Корень этого неадекватного восприятия стратегического замысла И.М. Сеченова не в злом умысле его критиков, а в организации их социальной перцепции, заданной классификацией наук. С тех пор как организм предстал перед человеческой мыслью как средоточие двух начал: телесного и духовного, их "самостояние " предопределило различие предметных областей, постигаемых в чуждых друг другу системах представлений. Телесное относилось к полюсу анатомофизиологического знания, духовное психологического (веками значившегося за философией). Эмпирически очевидная "пересеченность " этих двух мыслившихся гетерогенными рядов побуждала изобретать различные теоретические решения этой проблемы, названной психофизиологической (наиболее популярными стали четыре варианта: взаимодействие, тождество, параллелизм, редукция одного из рядов к другому). Слабость этих решений создала тупиковую ситуацию в объяснении отношений между сознанием как предметом психологии и его нейросубстратом (головным мозгом).

Поскольку И.М. Сеченов твердо стоял на том, что только физиология способна рассеять тьму, окружающую психические процессы, его план создания новой психологии мог быть понят как объяснение процессов сознания тем, что происходит в нервах и мышцах (ведь именно этими объектами занята физиология). Подобное понимание, как уже сказано, неотвратимо следовало из санкционированного древней традицией взгляда на организм как симбиоз двух самостоятельных начал: души и тела. Между тем решающий сеченовский шаг состоял в разрыве с этой традицией и создании нового проблемного пространства. Кроме двух уровней отношений, обозначаемых терминами "сознание " и "телесный субстрат ", он выделяет третий "поведение ".

Каждый из уровней представлен в своей системе понятий и категорий. Разделение первых двух уровней определило в классификации наук статус физиологии (дисциплины, изучающей функции организма) и психологии (занятой явлениями сознания). Для поведения как особой реалии в общей таблице места пока еще не было. Дисциплинарное знание о ней только нарождалось.

Средства же для нового подхода И.М. Сеченов ищет в другой предметной области в исследованиях организма общепризнанном "ведомстве " физиологии. Между тем физиология, подобно психологии, понятия о поведении не знала. Оно не укладывалось в матрицу категорий ни одной, ни другой из этих наук.

Такую категориальную матрицу следовало еще создать, выделив в самостоятельный предмет. Это было делом будущего. Лишь в ХХ в. в семье дисциплин появилась наука о поведении (американцы придали этому более широкий смысл, особо выделив

семью " бихевиоральных наук, захватившую также и психологию). Правда, предпосылки к появлению понятия о поведении действительно содержались в физиологии, где в начале прошлого века благодаря открытию закона БеллаМажанди сложилась схема рефлекторной реакции как автоматического перехода (посредством центров спинного мозга) возбуждения сенсорного нерва на двигательный. Уязвимость этой схемы определилась двумя пунктами: механицизмом и дуализмом. Реакция считалась, вопервых, предопределенной строением нервной системы (ее анатомическим устройством), вовторых, закономерно и однозначно провоцирующей элементарные мышечные движения в ответ на физическое раздражение. Она совершалась в пределах системы организма. И потому выступала в виде физиологического феномена. Ее целесообразность, как и любых других физиологических функций, казалась "предусмотренной " самой природой живого, цель действий которого самосохранение. Рефлекс противостоял акту сознания. Этот акт, в свою очередь, представлялся локализованным в пределах системы организма, но в качестве психологического, а не физиологического феномена. Конечным источником действия и цели, к которой оно устремлено, считался субъект, заранее полагающий в своем сознании эту цель, достигаемую усилием воли.

И.М. Сеченов придал рефлексу цену глобального объяснительного принципа, устранив из понятия о нем и дуализм (мнение о его пригодности только для элементарных "дуг "), и механицизм, неприемлемый для биолога новой формации, воспитанного на учениях Ч. Дарвина и К. Бернара. Опираясь на новое понимание рефлекса, он от двух страт физиологической и психической отграничивал еще одну, охватывающую целостную систему общения организма с предметной средой. В этой системе представлен совершенно особый "разрез " жизнедеятельности, нередуцируемый ни к нервным процессам, ни к психическим. Ему присущи свои детерминанты и отображаемость в собственных категориях.

Уже из этого явствует неизбывный просчет всех, кто инкриминировал И.М. Сеченову редукцию психических процессов к нервным. Он отвергал те версии о психическом мире, которые основывались на субъективном методе. Но и физиологические данные о процессах внутри нервной системы не могли служить опорным пунктом. Рефлекс для И.М. Сеченова это не конкретный нейромеханизм, а общий объяснительный принцип. "Не зная, что делается в нервах, мышцах и мозговых центрах при их возбуждении, я однако не могу не видеть законов чистого рефлекса и не могу не считать их истинными " . Очевидно, что это было особое видение, абстрагирующееся от всего, что было или могло быть известно физиологу о нервной системе. Оно и определило общие контуры сеченовского понимания поведения как рефлекторного по типу безотносительно к конкретнонаучному знанию о нервах, мышцах и мозговых центрах. Как бы ни изменялось это знание, оно не может отменить "законы чистого рефлекса ", правящие поведением, ибо указанное знание говорит о происходящем в организме, внутри его нервной системы и потому является физиологическим, а не поведенческим. Но ведь поведение реализуется телесным устройством. И потому в живой материи этого устройства должны действовать управляющие

им механизмы. Устремленный на их поиски, И.М. Сеченов открыл первый из них, сразу же прославивший его имя, "мозговой придаток ", раздражением которого удавалось вызвать задержку мышечной реакции. Так в научный обиход вошло центральное торможение одна из главных детерминант поведения.

Учитывая сказанное о различных планах анализа жизнедеятельности: нейрофизиологическом, психологическом и поведенческом, отмечу, что сеченовская находка получила резонанс во всех трех планах.

Еще в 1900 г. Ч. Шеррингтон, отмечая, что вопрос о влиянии одной части нервной системы на другую, высказывался неоднократно, подчеркнул, что впервые торможение стало общепринятым рабочим физиологическим тезисом только после опубликования работы И.М. Сеченова в 1863 г. . Оговорюсь, что самому И.М. Сеченову торможение представлялось по типу задерживающего мышечную реакцию влияния, исходящего из центров головного мозга, а не в виде процесса, который может совершаться и на нейронном уровне. Тем не менее после И.М. Сеченова нейрофизиология уже не могла работать без введенного им понятия торможения.

Десятилетиями шли дискуссии о торможении, его субстрате и динамике. Но их смысл определялся конфронтацией физиологических гипотез и тем, что говорил эксперимент. С различных сторон физиологи опровергали сеченовскую концепцию торможения, выводы о его нейросубстрате, об отношении торможения и возбуждения и др. . Но вся эта критика шла в пределах дискуссий о физиологических конструктах. Что же касается поведенческой роли торможения, она оставалась неколебимой. "Легко понять... подчеркивал И.М. Сеченов, что без существования тормозов в теле... было бы абсолютно невозможно выполнение плана той "самодвижности ", которою обладают в столь высокой степени животные " .

Кто же может усомниться, что "самодвижность " и есть поведенческое понятие, сохраняющее ценность безотносительно к изменениям воззрений на его нейросубстрат?

С торможением И.М. Сеченов соединил и психологический аспект. Благодаря задержке завершающего двигательного звена рефлекса, когда от последнего остаются первые "две трети ", это не получившее внешнего выражения звено не исчезнет. Оно сохраняется в скрытой форме, "уходит вовнутрь ". Так зародилось ставшее столь популярным в новой психологии понятие об интериоризации. С феноменом торможения соотносился служивший главным камнем преткновения в спорах о детерминации жизни человека волевой акт.

Здесь сеченовский анализ захватывал сердцевину споров, вокруг которых вращалась русская философская мысль. Он трактует волевой акт не как эманацию души, а как форму поведения организма. Решающим моментом являлось определение произвольности действия не по субъективнопсихологическому критерию (переживаемости, осознаваемости, "излучаемости " субъектом), а по объективной ценностной ориентации поступка. Иначе говоря, понятие о ценности, которое вся западная философия противопоставила естественнонаучному, детерминистскому объяснению явлений, вводится в причинную трактовку воли, под которой подразумевается не изначальная духовная активность, а форма поведения.

Вся аргументация "Рефлексов головного мозга " сводится к объяснению

того, как формируются люди высшего типа произвольности. "В своих действиях они руководствуются только высокими нравственными мотивами, правдой, любовью к человеку, снисходительностью к его слабостям и остаются верными своим убеждениям, наперекор требованиям всех естественных инстинктов " .

Произвольность определялась по нравственному императиву. Высшее волевое поведение выражено в том, что человек "не может не делать добро ". И притом он делает его с неотвратимостью, присущей движению планет. "Люди эти, раз сделавшись такими, не могут, конечно, перемениться: их деятельность роковое последствие их развития " .

Теперь уже не самоподвижность, присущая всем живым существам, выступала как поведенческая задача торможения: применительно к человеку взамен приспособления к среде противодействие ей во имя высших нравственных ценностей.

Волевое поведение строится посредством интеграции деятельности нейромеханизмов и ассимилируемых субъектом ценностей. Торможение как физиологический феномен это задержка мышечной реакции при раздражении нервной ткани. Нравственные ценности не зависят от интенций сознания индивида. Они заданы ему как объективная реальность. Торможение как поведенческий феномен это системное отношение, в котором работа телесного механизма подчиняется объективным ценностям. Ни из нейромеханизма самого по себе, ни из предельно отчетливого осознания роли этих ценностей поведение не выводимо. Оно интеграл явлений, которые в аналитических целях могут быть разнесены по двум самостоятельным рядам. При этом каждый из этих рядов, существуя на собственных основаниях, открыт для изучения безотносительно к поведению, выступая в виде физиологического явления, с одной стороны, и явления нравственного сознания с другой.

И.М. Сеченов следовал сходной методологии, объясняя интеллектуальное поведение. Оно реализуется работой органов, изучением которых занимается физиология (движения глаз, рук, ходьба, функционирование речевого аппарата). Но чтобы из физиологических стать поведенческими, они должны вступить в системное отношение с реалиями внешней среды (существующими независимо от организма). Эти реалии могут осознаваться в виде психических образов и оборачиваться предметом психологии. Но включаясь в системное отношение с работающим организмом, они (независимо от рефлексии субъекта) приобретают новый онтологический статус компонентов поведения, где идущее от организма и идущее от среды, образуя особый синтез, нераздельны.

Наряду с учением о нравственно регулируемом поведении как истинно волевом, И.М. Сеченов развил учение об интеллектуальном поведении. Здесь опорой для него служила концепция Г. Гельмгольца о бессознательных умозаключениях глаза, производимых мышцами этого органа.

Г. Гельмгольц назвал эти действия бессознательными, поскольку они совершаются объективно, по правилам, неведомым интроспекции (для последних доступен только итоговый продукт зрительный образ). Концепция Г. Гельмгольца излагалась в его классической "Физиологической оптике " . Но понятия, в которых она строилась, были для традиционной физиологии так же чужды, как и

для традиционной психологии. Это были поведенческие понятия. Опираясь на эту концепцию, И.М. Сеченов возводит собственную. Отныне его главный принцип "согласование движения с чувствованием ". Последнее (вопреки своему корню) не следует смешивать с испытываемым субъектом состоянием. Чувствование средство различения свойств среды и потому идентично объективному сигналу как регулятору работы мышцы, наделенной, в свою очередь, "темным " чувством пространства и времени, а также способной производить бессознательные умозаключения.

Итак, перед нами мощный пласт жизненных отношений между организмом и средой, строящийся по собственным законам, отличным как от физиологических, так и от психологических. Имя ему поведение.

Новая эпоха в развитии категориального аппарата науки о поведении сопряжена с исследованиями И.П. Павлова.

Перешедшие от И.М. Сеченова понятия о сигнале, торможении, саморегуляции, дифференцировке, анализе и синтезе сигналов были обогащены в школе Павлова (ее прошли свыше 300 исследователей) множеством экспериментально изученных признаков. К ним присоединились такие важнейшие детерминанты поведения, как подкрепление, ориентировочный рефлекс и др.

К какой же научной дисциплине следовало отнести эти понятия: к физиологии, где И.П. Павлов после работ по пищеварению первым из русских ученых получил Нобелевскую премию, или к психологии, которой заинтересовался еще в молодости? Из писем И.П. Павлова молодого военного медика к невесте, узнаем, что у него "были мечтания " заняться объективным изучением психологии молодых людей. "Сделано несколько знакомств с гимназистами, начинающими студентами. Буду вести за их развитием протоколы и, таким образом, воспроизведу себе "критический " период с его опасностями и ошибками не на основании отрывочных воспоминаний, окрашенных временем, а объективно, как делают в физиологии " .

Свою пионерскую программу изучения условных рефлексов он представил впервые на Международный конгресс по медицине под грифом "Экспериментальная психология и психопатология на животных ". Иначе говоря, направление, в котором он отныне продвигался, было им самим отнесено к ведению психологии.

Впрочем, вскоре он начнет брать с сотрудников штраф, если они в опытах по условным рефлексам соблазнятся на психологические объяснения. Он считал подобные объяснения несовместимыми с принципом детерминизма.

Неколебимо отстаивая объективный метод и естественнонаучную причинность, И.П. Павлов разрабатывал учение об особых детерминантах общения организма со средой. Термины его новаторского учения были иррелевантны разделению исследований организма на два предмета, для каждого из которых история мысли изобрела собственный язык, непереводимый на другой. И.П. Павлов использовал и разрабатывал язык, термины которого насыщались самоценным содержанием (торможение, сигнал, саморегуляция, условный рефлекс и др.), не редуцируемым ни к процессам в нервных клетках, путях, центрах и т.д., ни к психическим образам, умственным действиям, актам воли и другим феноменам сознания. Это был язык науки о поведении.

у И.П. Павлова по образцу учения К. Бернара о гомеостазе, т.е. об основных константах (давлении, температуре и др.), которые удерживают эту систему в стабильном состоянии в крайне неустойчивой внутренней среде. И.П. Павлов применил эту идею к взаимоотношениям организма с еще более неустойчивой, непредсказуемой, полной превратностей средой внешней. Открытые им условнорефлекторные механизмы служили достижению "уравновешивания " организма с этой средой., Понятие об "уравновешивании " идентифицировалось с поведением. Оно не могло трактоваться как чисто физиологическое (поскольку выводило за пределы системы организма как такового), хотя и свершалось посредством физиологических органов (прежде всего головного мозга). И уж тем более не могло быть отнесено к разряду психических процессов, будь то сознательных или бессознательных (т.е. вытесненных из сознания). Теория поведения, как уже было сказано, помещала образ организма в другое измерение. Как отмечалось, павловская трактовка рефлекса имела четко выраженную гомеостатическую направленность. Она базировалась не на механодетерминизме (и дуализме) Р. Декарта, а на биодетерминизме К. Бернара. В то же время в ее общую ткань вплетались идейные нити, противоречащие версии о всесилии гомеостаза.

И.П. Павлов расставался с этой версией в своих представлениях о "рефлексе свободы ", ориентировочном рефлексе, "рефлексе цели " и др. Знаменитый опыт его ученицы М.Н. Ерофеевой, в котором подопытная собака на раздражение причиняющим боль сильным током давала не оборонительную, а позитивную пищевую реакцию, наблюдал Ч. Шеррингтон, воскликнувший: "Теперь я понимаю христианских мучеников, когда, охваченные своей идеей, они легко шли на всякие мучения и совсем не чувствовали их " .

Сеченовская мысль об особой мотивации, побуждающей человека пренебрегать адаптацией, "обороной " от среды и борьбой за индивидуальное существование ради высших нравственных ценностей, перешла к А.А. Ухтомскому, который вслед за И.М. Сеченовым вышел на радикально новый путь антигомеостатической трактовки поведения. Конечно, открытие механизма гомеостаза явилось истинной революцией в биологии, придало ей не только новую методологическую ориентацию, но и породило множество конкретно научных открытий. И в то же время оно не касалось перспектив анализа поведения человека в тех случаях, когда активность направлена не на приспособление к среде, а на противодействие ей.

Религия, в мире которой воспитывался молодой А.А. Ухтомский, учила, что источником высшей активности, преодолевающей тяготы бренного существования, служит сфера духа. А.А. Ухтомский ищет другие основания: "Дело "души ", записывает он, выработка мировоззрения не может обойтись без знания "тела " " . Слова "душа " и "тело " поставлены в кавычки. Согласно А.А. Ухтомскому, разделение их условно и имеет чисто исторические основания. В физиологию А.А. Ухтомский пришел за ответом на вопрос о детерминации поведения целостного организма, неразъятого на духовное и телесное.

Что движет индивидом и определяет его выбор? Почему при одних и тех же внешних раздражителях его реакции изменяются, а в изменчивой среде он обнаруживает удивительную стойкость? Поиски ответа в терминах физиологии привели А.А. Ухтомского к учению о доминанте.

Мы видели глубинные преобразования категории рефлекса, испытанные ею в учениях русских естествоиспытателей, у которых она из внутриорганизменного акта превратилась в форму "общения " организма со средой, в принципе необъяснимую из структуры и динамики нервных центров самих по себе, тогда как их предназначение служить посредниками между нуждами этого организма и сетью его зависимостей от внеорганизменного порядка вещей. Открыв доминанту в качестве физиологического органа, А.А.Ухтомский интерпретировал ее как орган поведения.

Этот орган является и "энергетизатором " (мотивом) поведения, и его вектором, направляющим организм на объекты среды, которые выступают в ипостаси ее "интегрального образа ". Как наращивание мотивационной энергии, так и "вылавливание " в среде "материала " для построения ее образа происходит объективно (независимо от рефлексии) и потому необъяснимо в терминах психологии сознания. Но оно необъяснимо и в физиологических терминах (хотя и разыгрывается в нервных центрах). Это проблема поведения как особого, несводимого к дихотомии души и тела "радикала " жизнедеятельности. А.А.Ухтомский придавал важную роль истории поведения как процесса, который обеспечивается не усложнением условных рефлексов, а развитием все новых и новых доминант. Здесь основной тенденцией служит экспансия в смысле овладения средой во все расширяющихся пространственновременных масштабах ("хронотопе "), а не редукция мотивационного напряжения (как считал И.П.Павлов, американские бихевиористы, К.Левин, 3.Фрейд и другие). А.А.Ухтомский отвергал в качестве доминирующих мотивов стремление к "защите " от среды, к уравновешенности с ней.

Поведение антиэнтропийно; работающий организм не "рассеивает " свою энергию, а "тащит ее из среды ". Применительно же к человеку А.А. Ухтомский отводит главную роль особой "доминанте на лицо " (личность) другого человека, которая одна только способна его самого преобразовать в личность. Этот особый тип мотивации (не обмен речевыми знаками, не совместные действия и т.п.) создает истинно человеческий уровень поведения. Способность субъекта к рефлексии (отражению

того, что говорит о нем самом его сознание) изначально принималась за конституирующий признак психических явлений. По этому признаку они отграничивались от всех остальных.

А.А. Ухтомский же настаивал на том, что подобная доминанта "на собственное лицо " является "проклятием индивидуалистической науки ". Человеческая реальность открывается только тогда, когда исходной становится "доминанта на лицо другого ". Очевидно, что тем самым познание человека трактовалось как неотъемлемое от нравственной установки по отношению к его уникальному предмету. Оно не может базироваться ни на субъективном (интроспективном) методе, ни на объективных методах других наук. Это особый способ поведения в системе "Я Другой ", когда Другой становится, говоря языком А.А. Ухтомского, "заслуженным собеседником " .

На трудах И.М. Сеченова, И.П. Павлова, А.А. Ухтомского воспитывался Л.С. Выготский. По не совсем понятным причинам это обстоятельство игнорируется в исторических реконструкциях его психологических исканий, истоки которых, с легкой руки его учеников, принято возводить к марксизму при забвении русского пути.

По мнению А.Н. Леонтьева, в частности, своеобразие позиции Л.С. Выготского (впервые запечатленной в статье "Сознание как проблема психологии поведения ", 1925 г.) в том, что он, в отличие от современников, увидел: "та объективная психология, перед которой выступят сложнейшие феномены психической жизни человека, включая сознание, могла возникнуть только на основе марксизма " . Но сколько ни перечитывай упомянутую А.Н. Леонтьевым статью Л.С. Выготского, оснований для процитированного вывода не найдешь. Правда, А.Н. Леонтьев один из наиболее близким к Л.С. Выготскому молодых психологов, оговаривается, что многие ключевые мысли Л.С. Выготский высказывал устно . Историку, однако, приходится признать аутентичным этим мыслям как бы данный "под присягой " письменный текст. Содержание, смысл и логика этого текста не оставляют сомнений в том, что в нем прочерчены идеи русского пути.

Придя в психологию, Л.С. Выготский представлял ее реформу как развитие науки о поведении, фундамент которой был заложен И.М. Сеченовым и И.П. Павловым. Вот его собственное определение: "Предметом научной психологии обычно принято называть поведение человека и животных, причем под поведением подразумевать все те движения, которые производятся только живыми существами и отличают их от неживой природы " . Более того, "психика и поведение это одно и то же. Только та научная система, которая раскроет биологическое значение психики в поведении человека, укажет точно,

что она вносит нового в реакцию организма, и объяснит ее как факт поведения, только она сможет претендовать на имя научной психологии " .

Итак, психика должна быть объяснена как факт поведения. Самым соблазнительным было бы поставить ее в тот же ряд, что и другие, уже получившие объективное и причинное значение факты, установленные, прежде всего, учением об условных рефлексах. Иначе говоря свести к принципам и механизмам этого учения явления, относимые обычно к разряду психических. Однако этот примитивно редукционистский путь Л.С. Выготского не устраивал. Он не устраивал и лидеров науки о поведении И.П. Павлова и В.М. Бехтерева. Оба, признавая биологическую значимость психики как самостоятельного фактора развития живого и как сферу особых субъективных переживаний, выносили сознание, внутренний мир субъекта за пределы поведения, стало быть за пределы реальных, доступных причинному объяснению связей организма со средой. Именно это дало повод Л.С. Выготскому утверждать, что "в сущности, дуализм и есть настоящее имя этой точке зрения Павлова и Бехтерева " . Какую же альтернативу редукционизму, с одной стороны, и дуализму с другой, предлагал Л.С. Выготский?

Основные ориентиры этих поисков можно было бы выделить в виде следующих пунктов:

1. "Надо изучать не рефлексы, а поведение его механизм, состав, структуру " , ибо "Сознание есть проблема структуры поведения " . Система создает принципиально новое качество, неуловимое при сколь угодно объективном высвечивании ее отдельных компонентов. "...Сознания как определенной категории, как особого способа бытия не оказывается. Оно оказывается очень сложной структурой поведения " .

2. Вслед за И.М. Сеченовым Л.С. Выготский особое значение придает рефлексам, оборванным на их двигательном завершении. Игнорировать их "значит отказаться от изучения (именно объективного, а не однобокого, субъективного наизнанку) человеческого поведения. В опыте над разумным человеком нет такого случая, чтобы фактор заторможенных рефлексов, психики не определял так или иначе поведения испытуемого... " .

Итак, психика, принимаемая за незримый внутренний мир сознания, имеет зримое основание в объективно данном поведении.

3. Тем самым проводилась демаркационная линия между трактовкой поведения И.П. Павловым, В.М. Бехтеревым и другими рефлексологами, с одной стороны, и попыткой Л.С. Выготского найти для сознания достойную роль во внутренней организации поведения с другой. Согласно рефлексологической версии, между восприятием раздражителя (сигнала) и наблюдаемым в эксперименте внешним эффектом разыгрывается динамика нервных процессов, которая, протекая внутри организма, описывается в физиологических терминах (возбуждение, иррадиация, концентрация, торможение и другие нервные процессы). Согласно же Л.С. Выготскому, между стимулом и реакцией действуют реалии иного порядка. Они представляют мир интериоризованных внешних движений и потому описываются не в виде функций или процессов нервной ткани, а в виде обретших взамен внешнего внутреннее бытие актов поведения. Здесь Л.С. Выготский нашел тот же ход

мысли, который задолго до него открыл И.М. Сеченов.

4. В общей структуре поведения человека выделяются движения особого рода и вида. Это речевые рефлексы. Они образуют особую систему рефлексов среди других их систем и являются эквивалентом сознания. "Сознание есть... взаимовозбуждение различных систем рефлексов " . Речедвигательные реакции на неречевые рефлексы (также в том случае, когда эти вербальные реакции производятся непроизнесенным вслух словом) образуют механизм сознательности.

Тем самым у Л.С. Выготского мы находим первый абрис будущей версии о двух сигнальных системах.

5. Поскольку сознание это "вербализованное поведение ", индивидуальное в человеке вторично по отношению к социальному. Л.С. Выготский пишет о тождестве "механизмов сознания и социального контакта " . В этом же корни самосознания: "Мы сознаем себя, потому что мы сознаем других, и тем же самым способом, каким мы сознаем других " . Следуя этой мысли, Л.С. Выготский новыми глазами прочитывает формулу 3.Фрейда о "Я " и "Оно ". Как известно, для 3.Фрейда "Оно " это безличная слепая сила либидо, укорененная в биологии организма. Для Л.С. Выготского же это надындивидуальная социальная речевая стихия, порождающая индивидуальное "Я ". Вернее было бы назвать эту стихию не "Оно ", а "Мы ".

6. Подобно другим адептам науки о поведении, Л.С. Выготский отвергал интроспекцию как способ его изучения. Отсюда категорический запрет: "Никакого самонаблюдения " . Под объективностью познания понималась не непосредственная наблюдаемость фактов поведения (как требовала методология позитивизма), а способ исследований, при котором психолог "действует как сыщик, обнаруживающий преступление, которого он никогда не видел " .

Постулат непосредственности был главным догматом как интроспективной психологии сознания (основа знания непосредственно зримый факт сознания), так и бихевиористской теории поведения (единственно достоверное непосредственно зримый факт внешнего поведения). Те, кто продвигались русским путем, не приняли этот постулат. На рубеже ХХ столетия грянул кризис психологии. Рушилась версия о том, что ее факты представлены в сознании субъекта и могут быть достоверно зримы им самим благодаря изощренным экспериментальным процедурам. Сомнение в этом нарастало, что привело американских психологов к отрицанию сознания как научного предмета. Устами Дж. Уотсона был оглашен бихевиористский "Манифест " . Он требовал покончить с анализом сознания как пережитком времен алхимии. Предметом психологии было объявлено поведение в образе объективно наблюдаемых реакций организма на внешние и внутренние раздражители.

Американские психологи восприняли идеи русских исследователей поведения. Но их пути существенно разнились. Преобразовать человека как целостное существо с тем, чтобы его тварная организация была движима высшими духовными ценностями, такова была русская сверхценная идея.

Как великое историческое задание она направляла умы натуралистов на служение рвущемуся из рабства народу. Она подвигла эти умы на создание в стране, считавшейся отсталой и дикой, новаторских программ, интегрировавших революционные события в

биологии. Целостное воззрение на человека такова была сверхзадача русской мысли. Попытки ее решения разбивало противостояние науки об организме и науки о сознании; складывалась тупиковая ситуация. Выходом из нее стало создание науки о поведении.

Была открыта исполненная динамизма инфраструктура двигательной активности организма, осваивающего среду. Эту инфраструктуру воспроизводили понятия о торможении, сигнале и согласующемся с ним движении, саморегуляции и саморазвитии, временной связи и условном рефлексе, подкреплении и дифференцировке, ориентировочном рефлексе, доминанте, соотношении сигнальных систем. В этих понятиях был представлен тот единый первичный пласт жизнедеятельности, который получает различные проекции в физиологической картине организма, с одной стороны, и психологической картине сознания с другой. Русская мысль, открывшая проблему поведения и создавшая категориальную схему его разработки, не подменяла ею ни физиологию, ни психологию. Она искала пути интеграции своих открытий с исторически сложившимися категориями, в которых даны предметы этих дисциплин.

Иной оказалась (под воздействием философии позитивизма) стратегия исследователей поведения в США. Здесь редукция поведения к отношению "стимул реакция " привела к представлению о том, что это отношение, являясь стержнем и единственным эквивалентом строго научной психологии, должно быть избавлено как от менталистской (обращенной к сознанию субъекта), так и от физиологической "примеси ". Психология, как было сказано о ее последнем лидере Б. Скиннере, превратилась в науку о "пустом организме ". Но это уже был нерусский путь.

1. Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1982.

2. Леонтьев А.Н. Вступительная статья. О творческом пути Л.С. Выготского // Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1982.

3. Московичи С. Социальное представление: исторический взгляд // Психол. журн. 1995. № 1.

4. Павлов И.П. Письма к невесте // Москва. 1952. № 10.

5. Павлов И.П. Полн. собр. соч.: В 6 т. Изд. 2е. Т. 3. Кн. 1. М.Л., 1951.

6. Павловские среды / Отв. ред. Л.А. Орбели. Т.3. М.Л., 1949.

7. Сеченов И.М. Избранные философские и психологические произв. / Под ред. В.М. Каганова. М., 1947.

8. Ухтомский А.А. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. Л., 1951.

9. Ярошевский М.Г. Проблема детерминизма в психофизиологии 19 в. Душанбе, 1961.

10. Ярошевский М.Г., Чеснокова С.А. Уолтер Кеннон. М., 1976.

11. Ярошевский М.Г. Л. Выготсхий: в поисках новой психологии. Л., 1993.

12. Helmholtz H. Handbuch der physiologischen Optik. 1e Aufl. Leipzig, 1867.

13. Kozulin A. VygotskyТs psychology. Cambridge, 1990.

14. Sherrington C.S. The spinal cord // ShafferТs textbook of physiology. V. III. Edinburg, 1900.

15. Watson I.B. Psychology as the behaviorist views it // Psychol. Rev. 1913, V, 20

Поступила в редакцию 19. IV 1995 г.

Напомню, что А.А. Ухтомский окончил Духовную академию, после чего поступил на отделение физиологии, задавшись вопросом о том. каковы мотивы, определяющие в жизни решительность и бесстрашие человека

Напомню, что понятие органа было А.А. Ухтомским радикально пересмотрено: "Органом может служить всякое сочетание сил, могущее привести при прочих равных условиях всякий раз к одинаковым результатам . В дальнейшем нашлись авторы, приписавшие себе предложенное А.А. Ухтомским новое понимание органа. обозначив его оборотом "функциональная система " и соединив с "системным подходом, хотя за этим новым стояло "хорошо забытое старое.

Поведенчесхая природа доминанты "уходит в тень " из-за того, что ее принято сводить либо к физиологии (ведь доминанта означает, что в констелляции рефлекторных центров один из них становится господствующим (отсюда и сам термин), подкрепляемый энергией других центров ("субдоминантных), либо к психологии (когда в доминанте видят феномен внимания). В первом случае, соответственно физиологической традиции, изучение доминанты исчерпывается интрацеребральными отношениями, нейродинамикой. Во втором случае она выступает как внутренняя активность субъекта, рефлексирующего о том, что происходит в его сознании. Перед нами вновь два изначально разъятых способа анализа: феномен "прикрепляется либо к нервной ткани, либо к "ткани " сознания. За порогом остается поведение.

Ныне на Западе появляются работы, утверждающие, что свою социальную ориентацию Л.С. Выготский почерпнул не в марксизме, а во французской социологической школе Дюркгейма и родственных ей работах. К этому мнению присоединяется С. Мосховиси, который находит у Л.С. Выготского многочисленные пассажи, говорящие о его вдохновленности идеей коллективных представлений (см. ). Не касаясь здесь вопроса о марксизме (подробнее об этом см. мою книгу ), хочу обратить внимание на то, что подобные поиски идейных предков (на сей раз во Франции) Л.С. Выготского это еще одна попытка оторвать его от идейных корней в русской культуре, для которой от А.Н. Радищева и А.А. Потебни до А.А. Ухтомского и М.М. Бахтина центр жизни человеческого духа образуют Слово и Диалог. Из этого явствует радикально отличный от дюркгеймовского взгляд на соотношение индивидуального и коллективного в поведении и познании.

• Психология: личность и бизнес

Ключевые слова:

1 -1